Когда-то Никифоров был самым нелюдимым парнем в сборной. Оставаясь одной из её ярчайших звёзд. Кто из наших защитников сейчас на видных ролях в Европе? Да никто. Один всё собирался в Италию, но люди знающие усмехались: «Разве что на органы...»
Но мы-то помним, помним прежние времена — защитник ПСВ Никифоров, расправив грудь, проходил мимо корреспондентов в Бору. Здоровался первым. Кто-то, не владеющий ситуацией, пытался на бегу расспросить — Никифоров ладонью показывал: нет, нет и ещё раз нет. То «здравствуйте» вмещало в себя и «до свидания». Вскоре и расспрашивать перестали.
Зато сегодняшний Никифоров, помогающий Дмитрию Хохлову в «Динамо», открыт и любезен.
— В родную Одессу заглядываете? — Последний раз приезжал три года назад. Когда провели матч, посвящённый Илюшке Цымбаларю, памятник ему поставили.
— Хороший памятник? — Отличный! Семье сказали: «Вы решайте, как всё будет выглядеть. Мы найдём людей, которые исполнят. О деньгах не думайте вообще». Жена Ильи и дети даже не знают, во сколько этот памятник обошёлся.
— Вы тоже вкладывались? — Разумеется. Как и остальные друзья. Здорово помог одесский Привоз. Ребята 1968 года рождения, которые когда-то играли вместе с Сашей, моим братом, а сейчас работают на рынке. Они дружат, как и прежде. Есть новый Привоз, который принадлежит президенту «Черноморца» Климову. А есть старый. Где настоящие одесситы.
— Помните Александра Львова? — Кто ж не помнит Львова?
— Вот он когда-то собирал деньги на памятник актёру и другу футболистов Александру Фатюшину. Кто-то из футбольных людей отказал: «У меня ремонт, я не в силах». — Честно вам сказать? Здесь та же история. Из «Спартака» я обзвонил человек 15. Кто-то даже не ответил. Но я и не настаивал. Просто говорил номера счёта. Хочешь — перечисляй, не хочешь — обойдёмся. Всё ж должно идти от сердца!
— А с матчем что? — Организационные вопросы взвалил на себя наш первый тренер Эдуард Лучин, который теперь живёт в Нью-Йорке. А в Одессе мой брат встречался с мэром города, договаривался со стадионом. Находил людей, которые дадут деньги на всё это. Мэр пообещал — если из России приедут футболисты, ни с какими проблемами на таможне не столкнутся. Прямо в аэропорту встретит микроавтобус и охрана, отвезут в гостиницу.
— Пригодилась охрана? — Никто не прилетел. Я ребят понимаю. Не каждый решился бы в те дни ехать в Одессу. Меня-то не хотели впускать!
— С семьёй? — Как раз у семьи проблем не было. У дочек голландские паспорта. Им — добро пожаловать. Супруга — гражданка Украины, тоже никаких вопросов. А у меня российский паспорт, с ним тормознули. Пришлось объяснять, кто я такой, зачем приехал, что «Черноморец» и мэр готовы поручиться...
— Пропустили? — Говорят: «Чем докажете, что родились в Одессе?» Но я ситуацию предвидел — метрику с собой захватил.
— Потрясающе. Никифорова в Одессе спрашивают: «Кто ты такой?» — Да меня там сейчас уже никто не знает. Совсем другое время. Что таможня — на стадионе-то вряд ли вспомнят.
— Из России ни один футболист не доехал? — Только Канчельскис. Потому что у него британский паспорт. С ним проблем нет. Но когда я на таможне рассказал, что планируется, ребята сразу стали дружелюбными. Говорю: «Приедут люди с российскими паспортами. Вы уж помилосерднее с ними». Отвечают: «Хорошо. Пусть «Черноморец» направит нам список игроков, которые будут въезжать». Мы это сделали. Жаль, не понадобилось.
— На похороны Цымбаларя и вы не попали. — Я в это время улетал в Чехию. Прямо из самолёта позвонил, извинился перед семьёй. Слава Богу, приехал Игорь Ледяхов, что-то сказал над гробом...
— Он был один из того «Спартака». — Да. Огромное ему спасибо. Они с Илюшкой дружили.
— Мы начали смотреть в YouTube похороны Цымбаларя — и выключили через пять минут. Невыносимо. — Я смотрел всё. От первой до последней минуты. Слёзы наворачивались не только тогда. Даже сейчас говорю про Илью — еле сдерживаюсь. Хотя почти шесть лет прошло. Господи, уже шесть лет! А у меня до сих пор комок к горлу!
— Сердце у Ильи в игровые времена не схватывало? — Никогда. Наоборот, казалось — здоровее человека нет. Но в последнее время не мог найти работу, вернулся в Одессу. Вот это отсутствие работы Илюшку добивало.
— Последняя встреча? — За год до смерти. Я приехал с семьёй в Одессу, случайно увидел Иру, его жену. Говорю — иду в баню, пускай Илюшка подтягивается. Он примчался!
— Долго разговаривали? — Долго. Илья тогда сказал: «Считаю себя виноватым». В чём именно — не уточнил. Унёс эту тайну с собой. Я расспрашивал его сыновей, когда ставили памятник: «Что он имел в виду, как думаете?» — «Не знаем...» Хотя я сам догадываюсь.
— О чём речь? — У него умерла мама. В тот момент Цымбаларь работал тренером в Нижнем Новгороде. Случился срыв. Это и подкосило. После уже никого не тренировал, ничего не получалось. Может, сам психологически не был готов работать, может, не звали. Да и в семье, как говорят, было не всё гладко. В тот мой приезд встречались раза три. В музей ходили.
— Что за музей? — Есть в Одессе человек, обожающий футбол. Эммануил Ганев. Создал роскошный музей. Я туда отдал все награды, Илья тоже что-то подарил. Даже Беланов собирался привезти «Золотой мяч». Не знаю, решился ли.
— Частный музей? — Да. Человек — просто фанат. Для такого музея ничего не жалко. Мы с братом передали все медали, коллекцию футболок, шарфов. Решили: что всему этому у мамы лежать?
— Могли б на дому оформить «уголок славы». — А кто на него будет смотреть — я сам?
— Что-нибудь сохранили? — Нет! Правда, через полгода в музее случился сильный пожар. Возможно, подожгли. Мои медали чуть оплавились. Ганев позвонил, очень извинялся. Своими силами всё восстановил.
— Чувствуем, без трепета относитесь к собственной славе и трофеям. — Всегда так было. Вот мама даже вырезки собирала, где мимоходом упоминалась фамилия. Сейчас хоть люди будут приходить и смотреть: ага, был такой футболист. Что-то выиграл. Приятно. Все же мы уйдём... Да, я забыл вам рассказать, как родилась идея матча памяти Цымбаларя!
— Так как же? — Отдыхали с Хохловым в Турции, подъехал к нам Андрюха Воронин. Начал расспрашивать про Илюшку: «Неплохо было бы организовать прощальный матч. У него же такого не было?» Отвечаю — шикарная идея! Но кто будет заниматься? Я в «Динамо» работаю, у тебя тоже дел по горло. А Воронин: «У меня сейчас работы нет. Я готов».
— Молодец. — Тем же вечером звоню брату: «У Ильи не было прощального матча. Давай устроим? Не в Москве, в Одессе». Брат усмехнулся: «Какая прощальная игра?! Да у него памятника нет до сих пор!» — «Как?! Год прошёл давно!» — «Да точно говорю — нет...» Меня это взбесило. Так всё и закрутилось.
— Наверняка выясняли — что случилось в последний день Цымбаларя? — Не могу понять, почему Илья оказался в квартире матери совершенно один. Что с ним до этого произошло? Будь кто-то рядом — может, не умер бы, успели помочь.
— В той квартире его и обнаружили мёртвым? — Да. Но как об этом расспрашивать жену и сыновей? Я не представляю!
— Когда человек умирает, всплывают всякие истории о нём. Какая вас особенно поразила? — Плохие истории я слышал. Меня это возмущает.
— Что Илья выпивал? — Вот-вот. Мол, потому сердце и не выдержало. Какие-то идиоты пишут.
— Новых историй про Цымбаларя после кончины вы не узнали. А мы вычитали удивительную — на легендарный матч Франция — Россия в 1999-м Илью изначально повезли туристом. После операции на паховых кольцах. — Цымбаларь даже туристом в Париж не планировался. Вдруг Романцев говорит: «Поехали с нами». Ну, поехал. Зачем-то включили в заявку. Матч к концу, Иваныч произносит: «Илюша, выйди, придумай что-нибудь». Тот выходит минут на пятнадцать — и при счёте 2:2 отдаёт голевой пас Карпину!
— Фантастика. — Может, Иваныч забыл, что Цымбаларь травмирован. А врач побоялся напомнить. Получилось, Илюха вышел и сделал игру. У меня была похожая ситуация.
— Где? — В «Спартаке». Весна 1996-го, я травмирован. К московскому матчу с «Аланией» не готовился вообще. Приехал на базу в день игры поддержать ребят, показаться доктору. После собрания пацаны говорят: дескать, идёт слух, что игра продана. А один из тех, кто взял деньги — Никифоров, капитан. Поэтому и не желает выходить на поле.
— Это сказал Ярцев? — Нет-нет, запустили слух со стороны. Кто-то вёл работу. Представляете мой шок? Завёлся: «Ах, так? Тогда буду играть!» Сначала иду к врачу, говорю — готов. Следом отправляюсь к Ярцеву и прямо всё выкладываю.
— Что Георгий Александрович ответил? — Да ничего. Включил в состав. А игра-то как складывалась!
— Как? — Сразу из-под меня забивают гол.
— Вот это конфуз. — Минут через десять я же сравнял — 1:1. Дальше Кечинов забил два и Цымбаларь. 4:1 выиграли!
— Впервые в жизни прошли через такие обвинения? — Да. Для меня это был удар. Ладно бы, тренер вызвал и сказал в лицо. Но когда шепчутся за спиной, информируют тех, кто постарше... Я так и не понял, какого ждали эффекта. Ещё и с женой поругался.
— С ней-то почему? — Поехал в Тарасовку на часок-другой и пропал. Мобильников ещё не было. Включает телевизор — и видит меня, выводящего «Спартак» на поле. Потом накинулась: «Как тебе верить?!»
— Когда вы играли с особенной болью? — Было такое в «Спартаке». Шрам на левом бедре остался. Только не подумайте, что обвиняю врачей. Нет! Но мышцу мне «забили». Долго играл на уколах, хотя делать этого было уже нельзя.
— Чем кончилось? — В какой-то момент не смог выйти на матч. Обезболивающие больше не действовали, а в том месте, куда кололи, образовался сгусток крови. Гематома как камень! Поехал в ЦИТО, доктор Архипов сделал снимок: «Срочно на операцию!» Лично вытащил этот сгусток крови. Он в ужасе был от увиденного.
— С Цымбаларём через ссоры прошли? — В жизни — ни разу. А на тренировках бывало всякое. И в «Черноморце», и в «Спартаке» нас регулярно ставили в пару. Илюшка финтил, обыгрывал, пытался прокинуть мяч между ног, да ещё всё это шутками разбавлял. Вообще-то человек я добродушный. Но если на поле начинают рылом возить, закипаю. Так что Илюшке от меня доставалось, мог в подкате приложить. О, историю вспомнил. Рассказать?
— Непременно. — Мой дядя на базе «Черноморца» за полями ухаживал. Огромные калоши, которые надевал в дождь, оставлял за воротами. Как-то после тренировки отрабатывали удары с линии штрафной. В «раме» опытнейший Виктор Гришко. Мы с Цымбаларём раз забили, второй, третий. Илюшка начал его подтравливать, затем взгляд на калоши упал. Крикнул: «Витя, даже в них тебе забью!» Гришко прищурился: «Ну, попробуй».
— Как интересно. — Цымбаларь натягивает калоши поверх бутс. Разбегается, бам — гол! Все ржут, а Гришко бросает перчатки, кидается за Илюшкой. Если б догнал, закопал бы прямо в штрафной.
— На вас вратари обижались? — За что?
— Когда руки им обжигали. Вы же били, как из пушки. — Да ну, какая пушка?
— Не скромничайте. — Серьёзно вам говорю! Удар как удар. Нормальный, но не более.
— Цымбаларь рассказывал — однажды вы с такой силой жахнули, что голкипера вместе с мячом внесли в ворота. — Брехня. Илюша пошутил.
— Сетку мячом рвали? — Полагаете, это реально?
— Почему нет? Роберто Карлос с гордостью сообщил нам, что после его ударов рвалась сетка. — Хм... Видимо, совсем гнилая была.
— А как Титову на тренировке случайно мячом в ухо зарядили? Егор потом жаловался: «Чуть не оглох, целый день голова болела. Все признаки контузии». — Не помню. Но ухо отбить мячом можно. А вот сетку порвать или занести голкипера в ворота — сильно сомневаюсь.
— Ещё Титов описывал, как вы на поле орали на него, молодого — довели до тряски. — Вот это было, не отрицаю. Если кто-то не добежал или ошибся в простейшей ситуации, мог на правах капитана напихать. У меня и с Нигматуллиным маленький конфликт случился. Он уже за «Локомотив» играл, обмолвился в интервью, дескать, в «Спартаке» я сильно его поддушивал. Вскоре нас вызвали в сборную. Подошёл к Руслану, поговорили — всё, никаких обид.
— Самый сердитый ветеран, с которым вас сводила жизнь? — Вася Ищак, капитан «Черноморца». По прозвищу Бубукин.
— Почему? — Целыми днями: бу-бу, бу-бу... Вечно чем-то недоволен, кричал и на молодых, и на ровесников.
— В киевском «Динамо» такой персонаж был? — Василий Рац. Суровый, замкнутый. Полная противоположность Володе Бессонову, Андрею Балю, Толе Демьяненко... Толик вообще уникум, недаром Лобановский вручил ему капитанскую повязку.
— В чём уникальность? — Футболист шикарный, плюс человек изумительный. Просто топ! Добрый, отзывчивый, никакого звездняка. Не орал, молодёжь всегда поддерживал.
— Мулей вы его называли? — Ну что вы! За это можно было по шапке получить. Не от Демьяненко, от других ветеранов. Субординация! Сегодня молодые слова такого не знают. А в те времена дублёры в столовую боялись зайти, пока оттуда не выйдет основа. Меня-то в «Динамо» сразу взял под крыло Игорь Беланов.
— Как земляка? — Да. Узнав, что я из Одессы, махнул рукой: «Сынок, иди сюда. Теперь будешь сидеть за столом рядом со мной». У меня аж ноги подкосились. Услышать такое от самого Беланова!
— Хохлов говорил нам про Марка ван Боммела, с которым играл в ПСВ: «Говнистый парень. Даже своим мог на ахилл наступить, сзади подкатиться. Причём всё подленько, исподтишка. И тут же бежал поближе к тренеру, мол, я не при делах, играл чисто. В душе-то трусливый, как заяц». — Подписываюсь под каждым словом! Вам Боммел — отличный футболист. Но как человек — дерьмо. Его многие не переносили.
— У вас с ним стычки были? — Нет. Он же не тупой. По-хамски вёл себя только с теми, кто редко появлялся в «старте». Как-то на тренировке так въехал в Скерлу, что за нашего литовца стало страшно.
— Сломал? — Тот чудом избежал серьёзной травмы. Дальше самое интересное. К Марку подлетел ван Нистелрой, повалил, начал лупить головой о землю. Если б не оттащили, мог бы и убить.
— Угомонился ван Боммел? — Ненадолго. Потом Ивица Краль, второй вратарь, хотел его поколотить.
— За что? — В двусторонке играли в одной команде. Краль запустил пару мячей, ван Боммел вспылил, напихал. Ивица бросил злобный взгляд: «После тренировки поговорим!» Едва она закончилась, ван Боммела с поля ветром сдуло. Тр-р-р-р — и в раздевалку. Залетает туда разъярённый Краль. Видно — готов порвать. Нилис, ван Нистелрой, другие ведущие игроки на его стороне. Бьют ладонью по кулаку, скандируют: «Давай! Давай!»
— Ван Боммел струсил? — Как обычно. Спрятался за массажиста, испуганно выглядывал из-за спины. Против Краля шансов у него не было. Тот высоченный, здоровый. Просто машина!
— Кто ещё из игроков мощью сразил? — Клинсманн, Веа, Ибрагимович...
— Где ж вы со Златаном пересеклись? — Когда он за «Аякс» играл, ему лет 20 было. Помню, вратарь выносит мяч, выпрыгиваю, пытаюсь плечом оттеснить Ибрагимовича и полное ощущение, что врезаюсь в бетонную стену.
— Образно. — Я глазам не поверил. Сам не щупленький, против габаритных форвардов не тушевался, и вдруг такое. Не знал тогда, что Ибрагимович с детства занимается тхэквондо, время спустя получил чёрный пояс. В силовой борьбе его не переиграешь, с ним надо чуть похитрее, действовать на опережение, например.
— Вас против кого-то персонально ставили? — Нет. Было другое. Из «Спартака» в «Овьедо» уехал Онопко, и Ярцев на сборе в Израиле пытался из меня сделать переднего защитника. Ананко играл заднего. На тот сбор поехал и Романцев как президент. Поучительная история!
— Так рассказывайте. — В каждом матче из-под меня забивают!
— Безобразие. — На разборах Ярцев вставляет пистон. При всей команде. Это нормально: виноват — получай. Но когда повторилось в третий раз подряд, я вскипел. Считал-то себя не просто игроком основного состава — капитаном, лидером!
— Что натворили? — Ответил Ярцеву — прямо на собрании. Пошёл конфликт. Я был не прав, сто процентов! Не имел права открывать рот! Если прилюдно начинаешь говорить с тренером на повышенных тонах — всё переносится на команду. Можно прийти, потолковать один на один, это другое. Но зачем при ребятах-то? Ярцев меня жёстко отчитал.
— Вы в долгу не остались? — Рубанул: «Или буду играть заднего защитника, или не буду вообще».
— Как мило. — Сейчас я сам себя не понимаю! А тогда меня вызвал Романцев: «Что у тебя произошло с Ярцевым?» Рассказал: «Не могу играть на этой позиции, мне не нравится! Каждый матч — привоз! После такого я не то, что капитаном, игроком-то стартового состава не должен быть». Романцев рассмеялся: «Ступай, Никоша, мы всё решим».
— И? — Ярцев вернул меня на позицию заднего. Эксперименты закончились.
— Романцев называл вас Никоша? — Да. Но в команде не прижилось. И для пацанов, и для того же Ярцева я всегда был Ника.
— В настоящей злости Олега Ивановича видели? — Сразу вспоминается 1993 год, Лужники, матч с «Океаном», когда «Спартак» обеспечил себе золотые медали. Вроде радоваться надо. Но сыграли-то 1:1, и Романцев был в такой ярости, что отменил круг почёта. В раздевалке ни праздника, ни шампанского — траур! Захожу — ребята сидят понурые, головы обхватили руками. После чемпионства!
— Невероятно. — Требовательность с его стороны была запредельная. Постоянно настраивал: только победа! За ошибки любому мог напихать, в том числе и мне. Но однажды случилось удивительное. В Лиге чемпионов сгорели на выезде «Монако» 1:4. Для меня это худший матч в карьере. Привёз то ли два гола, то ли три. По дороге в раздевалку одна мысль: «Сейчас ещё Иваныч меня разнесёт...»
— А он? — Ни слова не сказал! Возможно, сдержался, когда увидел, что первым делом я снял бутсы и швырнул их в урну. Романцев-то понял, что творилось у меня в душе. Решил не добивать.
— Поразились, когда на чемпионате мира-2002 после проигрыша Бельгии он вообще в раздевалку не пришёл? — Честно? Я не заметил. Сам был жутко расстроен. Мало того, что из лёгкой группы не вышли, так ещё в матче с бельгийцами травму получил. Заднюю дёрнул, в концовке первого тайма заменили. А Романцев... Ну зашёл бы, накричал. Толку-то? Чемпионат мира для нас уже закончился. Я и сегодня уверен, что в провале виноват не тренерский штаб.
— А кто? — Мы, футболисты! Это наш косяк, где-то недоработали. Из такой группы обязаны были выходить! Вот как умудрились проиграть Японии?! Да, судья поддушивал, железный пенальти за фол на Семшове не дал, но всё равно не оправдание. Мы же были на голову сильнее!
— Когда о чемпионате мира-1994 заговорили с Мостовым, услышали: «У нас была не команда, а карнавал. Игрокам, которые находились в фаворе у Садырина, позволялось всё. Другие чувствовали себя изгоями. Отсюда бесконечные стычки, конфликты...» — Коллектива действительно не было. Он раскололся на две половинки. В одной — футболисты, которые не уходили из сборной. В другой — те, кто в неё вернулся после «Письма 14-ти», включая нас, спартаковцев. Садырин делал всё, что мог, он классный тренер и очень хороший человек, но... Не его вина, что так сложилось.
— А чья? — Разумеется, мы, игроки, не должны были подписывать письмо. Но спрашивать надо и с тех, кто его организовал. Эти люди захотели убрать Садырина и назначить другого тренера.
— Анатолия Бышовца. — Ну да. Всё оттуда шло. Как позже выяснилось, письмо было подготовлено заранее. Ещё до матча с греками. Нужна была только искорка. В Афинах проиграли — и полыхнуло. Плюс Колосков повёл себя неправильно. Бросил в раздевалке фразу: «Кто не хочет в Reebok играть, того в сборной не будет». А у ребят, выступавших за границей, подписаны свои контракты с производителями бутс. РФС мог спокойно найти компромисс с игроками. Вместо этого раздули конфликт. Спартаковцев-то разборки по поводу бутс не касались.
— У вас личных контрактов с фирмачами не было? — Нет. А дальше сказали — раз иностранцы письмо подписали, то и мы должны. Долго размышляли, советовались... В конце концов согласились. Огромная ошибка!
— Вам до сих пор неловко за ту подпись? — Ещё как! 26 лет прошло, но для меня это по сей день больная тема. Если б можно было отмотать назад, в жизни бы не пошёл против Садырина.
— Время спустя с ним поговорили? — Да, конечно. И до чемпионата мира, и после. Пал Фёдорыч повторял: «Я всё понимаю, зла на вас не держу».
— Добирались вы в Америку с приключениями. Сначала Ледяхов в самолёте упал на пол и голосил, затем отличился Горлукович... — Ледяхов голосил, когда сборная уже на второй матч отправилась — из Сан-Франциско в Детройт. Не знаю, как сейчас, а раньше Игорь страшно боялся летать. Ладошки потели, бледнел, в зоне турбулентности так держался за поручень, что, казалось, кресло вырвет. В Штатах мы попали в воздушную яму. Ледяхов сполз на пол и заорал: «Посадите самолёт!» А в ответ: «Игорёк, куда сажать-то? Девять тысяч над землёй...»
— Снова процитируем Мостового: «В Сан-Франциско у трапа нашу делегацию встречала толпа журналистов, мэр города, куча почётных гостей. Завели в здание аэропорта, мэр толкнул речь. Когда закончил выступать, возникла секундная пауза. И тут вскочил Горлукович, у которого галстук был повязан на лбу, как бандана. В самолёте успел принять на грудь. Слегка покачиваясь, Серёга раздвинул толпу, вышел вперёд и начал громко аплодировать, выкрикивая: «Браво! Браво!» — Было.
— Ваша реакция? — Да вся команда от хохота согнулась пополам. Вот тренерскому штабу и руководителям РФС было не до смеха.
— Мало кто знает, почему в 90-е вы приостановили карьеру в сборной. — История такая. В РФС нагрянули с проверкой, устроили «маски-шоу», изъяли документы. После чего сборников обвинили в уклонении от уплаты налогов. Сначала взялись за ребят, играющих в России. Потом дошла очередь до легионеров.
— Вы уже были в Хихоне? — Да. Стал обзванивать пацанов, выяснять, что да как. Говорят: «Да, вызывали, допрашивали. Теперь будут брать тех, кто в Европе играет. Ника, ты первый в списке. Лучше в Россию не приезжай».
— А вы? — Набрал Тукманову, тот огорошил: «На тебя завели уголовное дело». У меня паника. Вспомнил, как в конвертах выдавали премиальные, а Тарпищев, частенько заходивший в раздевалку сборной, уверял, что налоги уже вычтены. В осведомлённости советника президента страны сомнений не возникало.
— Само собой. — Ладно, получаю вызов в сборную, прилетаю в Москву. Встречает Тукманов: «Едем в прокуратуру. Ты не переживай, уже почти всё уладили. Примет женщина, задаст для проформы несколько вопросов...» Но когда мне выписали пропуск, а Тукманову велели ждать на улице, я насторожился.
— Надо думать. — Захожу в кабинет, вижу — сидят четыре мужика. Дальше диалог, как в «Операции «Ы»: «А где бабуля?» — «Я за неё...»
— Не было женщины? — Нет. Уехала, говорят. Беседовать с вами будем мы. И начинается перекрёстный допрос. Бомбят со всех сторон — какие премиальные были в сборной, кто конверты разносил, за сколько «Спартак» продал меня в Хихон, какая там зарплата... Я не успеваю головой вертеть.
— Жёстко. — Наконец не выдержал. Эй, говорю, давайте по очереди. Не могу отвечать сразу на четыре вопроса. На что один из следователей поднимает палец: «Молодой человек, не ************ [выпендривайтесь]. Вы обвиняетесь в серьёзном преступлении. Сейчас «закроем» и в свою Испанию вернётесь нескоро». Тут я понял, что влип.
— Тукманов на улице может и не дождаться. — Вот-вот. Я выдохнул, успокоился, рассказал всё — про конверты, Тарпищева, заверения, что с налогами вопрос решён. А следователь вытащил толстенную папку, изъятую из РФС: «Смотрите, это список игроков, получавших премиальные, графа «налоги». Ваша подпись отсутствует».
— Как печально. — Слышу: «Значит, так, Юрий Валерьевич, вы приговариваетесь к смертной казни...» Следователь делает паузу, смотрит на моё оцепенение и продолжает: «Будете оштрафованы». Уф, думаю, пронесло. Но увидев сумму, лишился дара речи.
— Сколько? — 10 тысяч долларов! А премии были скромные. Если обыгрывали сильного соперника в отборочном цикле, давали максимум 5 тысяч долларов. Победы над командами уровня Люксембурга и Фарер иногда вообще не оплачивались.
— Тукманов-то вас дождался? — Да.
— Как на штраф отреагировал? — А никак. Развёл руками: «Мы бессильны. Придётся заплатить. Извини».
— Что Колосков? — Самоустранился. Никто мне не помог, не заступился. Вот это и взбесило. Я психанул, объявил, что играть за сборную больше не буду.
— Отговорить вас не пытались? — Да мне из РФС даже не позвонили!
— Кто ещё из сборников на штраф попал? — Только я. Так сложилось, что первое уголовное дело открыли на меня. Оно же оказалось последним. Уж как потом всё замяли, не вникал. Наверное, в РФС сообразили — надо срочно что-то предпринять, иначе легионеры в сборной не появятся.
— Логично. — Мне звонили Харин, Онопко, Карпин... Я рассказал, как на допросе прессовали, какой выписали штраф. Ребята были в шоке.
— Что ж вы подробности не обнародовали? Люди бы поняли, почему Никифоров выпал из сборной. — Пожалуй, вы правы, не стоило тогда отмалчиваться. Тоже ошибка.
— «Тоже»? — Ну конечно! Сейчас понимаю — не имеет права спортсмен отказываться от сборной. Ни в коем случае! Между прочим, из-за этого у меня контракт с «Рейнджерс» сорвался. Для рабочей визы как раз матчей за национальную команду и не хватило. Урок для молодых.
— Как через два с половиной года было обставлено возвращение? — Я играл за ПСВ, а сборную уже тренировал Романцев. Позвонил Гершкович, его ассистент. Предложил вернуться.
— Согласились сразу? — Да! С радостью!
— В вашей жизни было миллион установок. Самая необычная? — Мне очень понравилась установка Дмитрия Валерьевича...
— Хохлова? — Ага. В апреле играли на выезде с «Анжи». Когда футболисты собрались в комнате у макета, Валерьич внимательно посмотрел на них и произнёс: «Сегодня установки не будет. Ребята, поговорите между собой». Поднялся и ушёл.
— А вы? — Следом.
— Для вас речь Хохлова стала неожиданностью? — Ещё какой! Это был экспромт. Валерьич поступил мудро. Нужно было как-то растормошить игроков, разозлить. Чтобы пообщались без тренерских ушей.
— Не помогло. — Это почему же?
— С вылетающим соперником сгоняли 1:1. — Подвела реализация. Настрой-то на матч у парней был сумасшедший, играли здорово. Кучу моментов создали, один Кирюха Панченко легко мог хет-трик сделать. А у «Анжи» один удар в створ — гол. Бывает.
— В какой момент с Хохловым стали друзьями? — С ПСВ. До этого пересекались в сборной, но близко не общались. А в Голландии сдружились.
— Леонид Слуцкий в тех краях освоил велосипед, приезжает на нём на тренировки «Витесса». Вы в ПСВ поступали так же? — Хохлов жил рядом с базой, иногда добирался до неё на велике. От моего дома до базы было далековато, предпочитал автомобиль. Кстати, в ПСВ за чемпионство каждому игроку подарили спортивный велосипед.
— Дорогой? — Около тысячи евро. В начале 2000-х — приличная сумма. Мой сохранился, стоит в Испании. Катаюсь время от времени. Но так, как голландцы, к велосипеду не проникся. Для них это вообще основное средство передвижения. Есть специальные дорожки, широкие, удобные. Гоняют все — от женщин и пенсионеров до солидных бизнесменов и членов королевской семьи.
— Брат ваш тренирует? — Нет, у него в Одессе маленький бизнес. Прежде были свои маршрутки, теперь ещё что-то.
— Леонид Буряк говорил — от старой Одессы ничего не осталось, она вся на кладбище. — Мне так не кажется. Хотя Буряк-то старше, видел другую Одессу. Сейчас город расцвёл. Правда, на пляж бесплатно уже не выйдешь. Вся Аркадия у частников, кругом шлагбаумы.
— Привоз тоже изменился? — Старый Привоз каким был, таким и остался. Те же приколы. С братом заглянули, все тянут к прилавку: «Хоть попробуйте!» — «Да не хотим, всё равно не купим...» — «Так что пришли? На Привозе надо пробовать, кушать, общаться!» А новый Привоз — это не то. Бизнес-проект человека, которому принадлежит и стадион «Черноморца», и база. А команда в заднице.
— Вы собирались заканчивать в «Черноморце». Говорили: «Требования у меня минимальные». Но даже такие оказались для клуба неподъёмными. — Может, только мне сумма казалась «минимальной»? Просил от 10 до 15 тысяч долларов в месяц, не больше. Это 2004 год, тренировал «Черноморец» Семён Альтман. Позвонил: «Юра, хочешь под конец карьеры поиграть в родном клубе? Приедешь на годик-полтора, дальше сам решишь. Надумаешь тренировать — помогу». Я так обрадовался!
— Можно понять. — Начинать в Одессе и здесь же закончить — это очень круто!
— А потом? — Рассказал жене — и восторг утих. Вот представьте: пришлось бы всей семьёй возвращаться на Украину... Или «в Украину»?
— Да как угодно. — Если это принципиально, буду говорить «в». Не считаю себя ни украинцем, ни русским. Я человек, который вырос в Советском Союзе. Одна дочь родилась в Одессе, вторая — в Москве. Брат и мать живут в Одессе, отец лежит там же на кладбище. А я работаю в Москве и не могу приехать на родину с российским паспортом. Ну, бред!
— Значит, семья не воодушевилась? — Большого восторга не было. Дочки привыкли к Испании, у них друзья, язык. Если срываться в Одессу — зарабатывать деньги. Вот почему я попросил то ли 10 тысяч, то ли 15. Альтману ситуацию объяснил. Время спустя мне передали — «Черноморец» на эти условия не готов.
— Так какой матч стал для вас последним? — В Японии.
— Это когда вас сломали? — Я сам сломался! Хрящ стёрся под коленной чашечкой. Я понятия не имел, что это последний матч в карьере. Было громадное желание продолжать. Тем более врачи говорили, что на восстановление уйдёт полгода. Оклемался даже быстрее, хрящ нарос через пять месяцев. Но команду уже не нашёл.
— В какой момент самому себе сказали: «Всё, я закончил»? — Брат искал мне клуб, агенты. Вдруг звонок из московского «Динамо», которое тренировал Романцев. На него вышли, предложили мои услуги. Я загорелся — вернуться к Иванычу, как здорово!
— Почему не сложилось? — Пришёл ответ — «команда идёт на омоложение». Набрали португальцев. И я психанул.
— Как? — Сидел дома с женой. Молча налил себе водки, опрокинул залпом и произнёс: «Всё, закончил с футболом».
— Не думали о нём всякую секунду? — Нет. Больше скажу! Через пару месяцев начал размышлять — как дальше-то жить? Если бизнес — то какой? Перебирал в голове разные варианты. Может, с братом что-то придумать? Одесса или Испания? Предложили заняться недвижимостью. Попробовал.
— Успешно? — Где-то выиграл, где-то проиграл. Всё это бизнесом назвать сложно. Но речь о другом. Футбол вообще вылетел из головы! Года два не смотрел. Даже Лигу чемпионов. Как отрубило.
— Совсем не тянуло? — Абсолютно. Потом потихонечку-потихонечку что-то стало просыпаться... Всё-таки я футбольный человек. А бизнесу тоже надо учиться. Когда играешь, вокруг много «друзей». Но стоит закончить — через месяц о тебе забывают. Каждый футболист на эти грабли наступает.
— Самый большой ваш контракт — в ПСВ, 80 тысяч долларов в месяц? — Да. Был вариант получать в два раза больше, если перейду в «Олимпиакос». Сделал глупость — не поехал!
— Что же смутило? — Ждал, что подпишу новый контракт с ПСВ на лучших условиях. Заканчивался сезон. Дети пошли в голландскую школу, мы купили дом, обустроились. Уехали отдыхать в Одессу, тут звонок из «Олимпиакоса»: «Присылаем частный самолёт президента клуба, готовы подписать контракт немедленно». Зарплата — 160 тысяч долларов!
— Неплохо. — Для защитника — просто космос. За три года мог обеспечить семью до конца жизни. Но когда двое маленьких детей, деньги отходят на второй план. Думаешь о другом: как их перевозить? А что будет в Греции? Младшая дочка не говорила вообще, надо было как-то решать эту проблему. Переезд в Грецию только усугубил бы.
— Почему не говорила? — Когда переезжали из Испании, что-то переклинило в голове от количества языков вокруг. Замкнулась. Всё понимает, а в садике ответить не может. Врачи посоветовали — отправляйте ребёнка на годик в Одессу к бабушкам и дедушкам. Главное, чтобы был один язык. Желательно — русский.
— Помогло? — Да, заговорила. Но тогда это помешало переезду. А вместо нового контракта с ПСВ я получил конфликт с главным тренером Геретсом. Потерял и там, и здесь. Повторись ситуация, рванул бы в Грецию, не раздумывая!
— А семья? — Осталась бы в Голландии.
— Дочки чем занимаются? — Младшая с нами. Старшая работает в Хихоне. Закончила факультет дизайна и моды, выпускает майки и куртки в единственном экземпляре. Над одним рисунком может сидеть по три дня, если сложный. Клиентов достаточно, уже из Америки заказы идут. Да я сам ношу вещи, которые она разрисовала. Видели б вы меня в этих майках и рубашках!
— Что за рисунки? — Вот был у нас скотч-терьер. Чёрный, мохнатый. Когда умер, я попросил дочку, чтобы на рубашке нарисовала нашу собачку. Получилась один-в-один! Сделала рубашку со слоном. Это вообще чудо.
— К слонам тоже отношение особое? — Собираю много лет фигурки! Со всего мира привожу!
— С чего началось? — Ещё в дубле «Черноморца» Серёга Зирченко прозвал меня Слоником.
— Почему? — Может, из-за того, что большой? Или нос длинный? Потом кто-то подарил фигурку слонёнка, вторую, третью. И пошло... Вот недавно были с женой в Италии, там присмотрел чудесный экземпляр. Венецианский слон на двух ножках. Если день рождения, друзьям напоминаю — не надо дарить ничего, кроме слонов. Главное, чтобы хобот был поднят. В ПСВ меня завалили этими слонами. Провёл четыре года — умножьте на количество людей в команде.
— Коллекция переезжала за вами по Европе? — А как же?! Всё со мной!
— В Москве у вас своя квартира? — Съёмная.
— Спартаковскую продали? — Давно уже сделали эту глупость. Нужно было оставлять!
— Семья сейчас с вами? — Наплывами. То здесь, то в Испании. У младшей дочки учёба.
— Вы в соцсетях присутствуете? — Нет. Даже попыток не делал. Кому-то в кайф выставлять свою жизнь на показ, собирать лайки. Но это точно не мой случай.
— Когда-то вы обронили, что не видите себя главным тренером. Исключительно ассистентом. — За эти годы мнение поменял. Недавно разговаривал с Андреем Владимировичем Лексаковым, выяснил, что учёба на категорию Pro в ВШТ начнётся в июне 2020-го. Собираюсь подавать документы.
— Тянет к самостоятельной работе? — Пока меня всё устраивает. О том, что будет дальше, поговорим, когда получу лицензию.